Никакой мистики

***

​

− Наконец-то. Закончилось.

Молодые разрезают торт. Гул в зале стоит, как на станции метро в час пик. Тамада голосит с неиссякаемой энергией:

− А теперь, дорогие гости….

Бред!

Я оглянулся на жену. Развлекательная программа ее не удручала. Она с интересом наблюдала за происходящим и улыбалась уголками губ.

Внутри легонько кольнуло.

Эта ее улыбка.

Усилием воли я отмел меланхолию.

Зря я, что ли, преодолевал все эти круги ада? Первый бокал за молодых! Горько! Теперь поднимем за родителей. Речи. Сальные шуточки про брачную ночь и внучков. Выводок… внучков. Это надо ж такое придумать! Выводок! Не нашли тамаду интеллигентнее. Впрочем, все объяснялось повышенным градусом мероприятия.

На свадьбу нас пригласил давний друг Николай.

Зашел в кабинет с обычным приветствием:

− Привет, кобеляка!

− Николаша! Здравствуй, дорогой, проходи! – обрадовался я и распорядился в интерком: − Леночка, черный крепкий. Чашку побольше, пожалуйста.

Леночка с грацией лесной лани внесла две чашки.

− Прошу, Константин Евгеньевич. И для вас, Николай Васильевич, сахар − вот тут.

− Ох, Леночка, − выдохнул друг, − Как ты только все упомнишь?!

− Николаша, ты с сахаром поосторожнее, − одернул я замечтавшегося друга.

Николаша загрузил в чашку четыре ложки и намеревался продолжать. Загляделся на Леночкину строгую юбку-карандаш.

− Ну, и ноги, − выдохнул он, когда дверь за секретаршей закрылась. − Как только Лилька подпускает к тебе такую! Молодую, красивую. Это же постоянное искушение! – не то возмутился, не то восхитился Николай. – Эрика б меня с говном съела. Сырным ножом на бутер намазала.

− Ну да, ну да, − ухмыльнулся я и поинтересовался: А как у тебя с Сюзанной?

− Да ну, не спрашивай. Всю душу мне измотала, стерва. То приедет – «не могу без тебя жить», в следующий раз – «не могу больше ему врать, это должно закончиться». Американские горки, ей богу! – подытожил Николаша и грустно усмехнулся.

Его роман с Сюзанной длился уже лет шесть. И все никак не заканчивался. Она металась между Нью-Йорком и Питером, между Николашей и мужем. Он то в мечтах покупал для своей белокурой Сьюзи небольшой домик в Напа, то возвращался обеими ногами на землю, - к женщине, с которой «прожил, нажил, родил и вырастил».

Вот  плод Николашиного «родил и вырастил» - Юленька  замуж и собралась.

− Ты не представляешь, какой это все гемор, Костик, − жаловался друг. – Ладно бабло, хрен с ним, но они же с матерью мне все мозги вынесли. Зал только в розовом, лимузины только белые, иногородние гости только в люксах. Я задрался с ними, Кось, чес-слово.

Николаша еще минут пять поныл на тему свадебного переполоха, но вскоре перешел к более насущным темам.

− Слушок прошел, что Гаврилюка «уйти» хотят? Как думаешь, это серьезно?

А вот это было уже нехорошо. И касалось это нас с Николашей напрямую. Дальше разговор затрагивал более важные темы, чем Юленькина свадьба «в розовом».

Уходя, уже в дверях, Николаша хлопнул себя по лбу.

 − Черт, я же чего пришел-то! Третьего августа в календаре забей. Свадьба. Вы с Лилей пропустить не имеете права. Юлька с Эрикой не простят. Пиши, давай, в календарь.

Он не ушел, пока не убедился, что я записал. Боялся Николаша, что новости о Гаврилюке затмят новость о свадьбе. И что тут душой кривить, так все и было.

***

Третье августа подкралось незаметно. После офиса я заехал переодеться. Лили дома не было, мы договорились встретиться на свадьбе. Я принял душ, побрился. Долго выбирал костюм. В сером выгляжу моложе, в синем − стройнее.

Черт, нужно на сквош чаще ходить. Приятно было бы надевать костюм и не выбирать между цветом лица и боками.

Лиля ждала меня в фойе. Высокая, статная. Как всегда, заметна издалека. Грива рыжих волос, темно-синее, чуть переливающееся платье. Я многократно отдавал этому блюду должное - оттого, видно, и остался равнодушен.

− Ты сегодня чудо как хороша, − сказал я и поцеловал ее в щеку.

− Ты тоже недурен собой, − ответила она и привычным жестом взяла меня под руку.

− Я еще вообще ого-го, − ответил я.

Лиля поджала губы и ничего не ответила.

Мы прошли в зал. Как и ожидалось, все было розовым.

− Дядя Костя, тетя Лиля! – воскликнула Юленька, раскрывая нам белые объятья.

− Юленька, голубка, поздравляем. Как мы за вас рады, родная.

Теплые слова лучше давались моей жене, я пропустил ее вперед. Но очередь дошла и до меня:

− Юленька, счастья тебе с этим оболтусом, − я кивнул в сторону жениха в белом смокинге. − Живите долго и богато!

Слава богу, рассусоливать времени не было, поджимала очередь из родственников и друзей.

Нужно думать, на четыреста человек свадьба.

Я продвинулся к жениху.

− Саня-я-я, ну, вот ты и женишься, − меня самого удивила эта мысль.

Не так давно мы с Николаем скидывались на машинку пятилетнему хулигану, и вот тебе на − он уже женится.

− Поздравляю! − добавил я.

Гаврилюк-младший ошарашенно улыбался:

− Да-а, Константин Евгенич, сам не понимаю, как до этого докатился, − гоготнул он и тут же получил локтем в бок.

Юленька, хоть и принимала бесконечные цветы и поцелуи, все же не дремала. Уж очень этим она напоминала свою маму.

            Гаврилюка-старшего я нашел у бара.

− Двойной виски папаше жениха! – требовал он трубным голосом.

У меня были подозрения, что этот человек многого в жизни добился именно благодаря голосу. Перекрывал гомон на собраниях акционеров Гаврилюк без усилия. Стоило ему заговорить, все слушали.

Я подошел и похлопал его по плечу.

− Костя! – обернулся он. − Глянь-ка, а ты все молодеешь! Подтянут, молодцом!

Похоже, синий костюм и розовая рубашка делали свое дело. 

− Гавр, скотина удачливая, поздравляю! Погляди-ка, сына как пристроил!

Я с трудом обхватил его медвежью фигуру.

– У Николашиных баб будет твой малец как у Христа за пазухой.

– И не говори, Костик, не говори, − ответил Гавр и затрубил в сторону бармена. − Два двойных!

Когда мы чокались, Гавр посмотрел мне в глаза. Он не был пьян, но что-то проскользнуло в его взгляде.

− Ну, что, Костя, вот дети и выросли. А мы потихоньку остаемся не у дел…

− Ну, ну, Гаврюша. Какое такое «не у дел»? Рано нам еще об этом думать, – хорохорился я, но что-то прохладное неприятно шевелилось в груди.

Аська не звонила уже недели две. Может, с Лилькой говорила, нужно спросить.

− Давай-ка без меланхолии, выпьем лучше, друг мой, − постарался я выправить не туда заехавшее настроение.

− Где Маришка? − спросил я у Гавра, когда наши стаканы почти одновременно коснулись стойки.

Вместо ответа он отвернулся к бару. Коротко бросил бармену:

− Повтори.

Бармен понимал, кто оплачивает банкет. Двойной для Гавра, а заодно и для меня, возникли на стойке как по мановению волшебной палочки.

Гавр молчал и сверлил взглядом полку с алкоголем. Потом вернул на меня потухший взгляд.

− Марина в Токио. Выставку открывает.

Жену свою Гавр всегда звал Маришкой. Иногда, шутливо, Марилкой. От миниатюрной художницы крышу ему снесло еще в институте. Он - математик, чертовски умный, а в то время еще и чертовски красивый. Она - метр с кепкой. «Ни груди, ни попы,» − так характеризовал зазнобу Гавра наш общий знакомый. Маришку отличали серые глаза в пол-лица, широкий, как у клоуна, рот и пепельная коса. Уж не знаю, какая там сработала химия, но два года Гавр, сам не свой, за ней бегал. Ждал под окнами общаги, стоял на страже у студии, где она рисовала то акт, то полуакт. Гавр был на грани вылета из института, и тут Маришка смилостивилась. Их странная парочка стала попадаться на глаза. Он под два метра, голосом без громкоговорителя Дворцовую площадь покрывает. А рядом она, едва ему до плеча достает. А ладошка ее в его ручище детской кажется. Химия ли, мистика ль, но с тех пор Гавр как заговоренный − баб других не замечал, а на жену свою надышаться не мог.

            Старились они друг другу под стать: он тяжелел и крупнел, она же, как фея лесная, ничего за тридцать лет не потеряла. Маришка после сорока как в янтаре застыла. Гавр дал жене все, что обещал: любовь, свободу, деньги, время. Она дала ему сына. И была с ними. До сегодняшнего дня всегда была с ними.

Я растерялся. Не знал, что и сказать.

В Токио, какого черта? Ее сын сегодня женится!

Но это были не те слова, которые я озвучил бы Гавру. Николаше - да, Гавру - никогда. Поэтому я спросил:

− Что, так серьезно?

Гавр скукожился и выхлебал виски досуха. С отвращением оттолкнул стакан. Потом похлопал меня по плечу, так и не посмотрев в мою сторону. Пробормотал:

− Чтоб я знал, Костик, чтоб я знал…

− Что с Гавром? – спросила Лиля, когда я нашел ее за нашим столиком.

Наблюдательная.

− Да что-то с Маринкой не поделили, − ответил я и поскорее отвернулся, разглядывая таблички.

Столики на шестерых. Судя по надписям, к нам присоединятся две семейные пары.

Еще полчаса в зале царила неразбериха. Гости заявляли свое почтение молодым. Наконец, управление этим хаосом на себя взял тамада, и понеслось. Тосты, закуски, горячее, вторая смена горячего, снова тосты, снова закуски. Молодые уже все губы истерли под односложную песенку. Каждую минуту слышалось «Горько!». И так четыре часа кряду. Я ждал.

​

***

− Ну, наконец-то, − выдохнул я тихонько. − Закончилось.

Лиля не среагировала.

Молодые резали торт и кормили друг друга с рук.

Странная традиция. Обычно супруги, напротив, молятся, чтобы «долго и счастливо» не закончилось кормлением супруга.

Лилька, наконец, отошла. Она увлеченно беседовала с Николашиной Эрикой в дальнем углу. Вот мое время и настало, я медленно огляделся.

Вон та ничего, в зеленом платье. Светлые завитые волосы. Немного наивно, зато она не лепится к какому-нибудь прыщавому мужлану. Сидит, сок попивает, ножкой качает. 

В углу я подметил столики для тех, кто пришел без пары. Там еще одна претендентка. В розовом, худенькая. Темное каре, высокие скулы. Эта мне даже больше по вкусу. 

В центре танцует еще одна, но с этой будет одна морока. Ее уже окружили голодные самцы. Она за этим и пришла. В красном платье, с открытой спиной. Волчица. Домой такие уходят одни. Вот если бы к ней подошел Гаврилюк, с ним бы она пошла. Я в этом уверен. 

Итак, каковы итоги? Кого мне выбрать?

− Вы не против? – услышал я.

Не ожидая ответа, на стул рядом со мной плюхнулась девица. Я кинул на нее взгляд и понял, что я против.

Я точно против!

− Моя жена отошла ненадолго, − попытался я отпугнуть незнакомку.

− Ну, и прекрасно. Пока она не вернулась, я развлеку вас беседой, − нагло заявила девица и протянула бокал, чтобы со мной чокнуться.

Я нехотя чокнулся и поставил стакан, не пригубив.

Девицу это не смутило. Она противно улыбалась, будто знала какой-то секрет.

Самодовольная курица.

− А давайте познакомимся! – воскликнула девица. – Меня Тоня зовут.

Тоня. То еще имечко. Она что, из советского фильма выпрыгнула? Отличница-комсомолка, заноза в …

Вся эта Тоня была мне против шерсти. Но сегодня два моих лучших друга женили своих отпрысков, и я взял себя в руки.

Кто знает, кем она молодоженам приходится.

− Константин, − сухо произнес я.

Надежда, что комсомолка Тоня отстанет, растаяла быстро. Навязчивая девица вальяжно откинулась на стуле, закинула ногу на ногу. Отпила шампанского.

Ноги, кстати, у нее ничего. Но не лицо. Лицо простоватое. Да и ей уже за тридцать. Не мой типаж.

Я обреченно вздохнул. Обернулся на брюнеточку с каре. Она смеялась, запрокинув голову. Рядом стоял какой-то хлыщ.

Подкатил по-быстрому. В голубом костюме! Кто ходит на свадьбу в голубом? Он что, подружка невесты?!

Вся эта ситуация была глупой.

Просто встать и уйти? А смысл? Голубой хлыщ уже картину подпортил. Идти соревноваться с этим… нет уж.

− Как вам свадьба? Кем вы приходитесь молодым?

Никак не отстанет!

− А это ваша жена, в синем?

Тоня заглядывала мне в глаза.

− Жена, − ответил я.

− А эта девушка, на которую вы все оборачиваетесь? Она кто?

− Откуда, Тоня, в вас столько любопытства?

Она все так же глупо улыбалась.

Так улыбаются люди, когда хотят показать, что у них есть козырь в рукаве, а на самом деле…

− И та в розовом вам тоже не безразлична, так ведь?

Что за черт?!

− Какое ваше, Тоня, дело? – разозлился я не на шутку.

Она пожала плечами. Снова посмотрела на меня.

− А вы идите. Этот, в голубом, вам не конкурент, − сказала Тоня и выжидательно наклонила голову.

Что за? Я что, так очевидно пялился? Буду ее игнорировать.

Тоня снова пожала плечами. Потом встала и протянула мне обе руки.

− Потанцевать, Константин, не хотите?

− Нет, спасибо, – намеренно грубо обрезал я.

− Как хотите.

Тоня опустила руки и, казалось, ничуть не расстроилась. Она вышла из-за столика и встала прямо напротив меня.

Музыка для соло-танца играла неподходящая. Слишком медленная, слишком чувственная.

Ну, давай, покажи, на что способна…

Танец под такую музыку мог выглядеть только вульгарным. Тоню, однако, это нисколько не заботило. Она отвернулась. Подняла руки над головой, изгибы талии стали точеными. Постояла, медленно раскачивая голову из стороны в сторону. Музыка сменилась. Бит ускорился. Мой взгляд, который я хотел отвести, как только Тоня вышла танцевать, приклеился, как на «Момент». Теперь раскачивались ее бедра, а внутри у меня становилось жарко.

Снова мелодия сменилась. Тоня повернулась ко мне лицом. Ее глаза прикрыты. Она игнорировала музыку. И совсем не подчинялась ритму.

Как умно было пренебречь ее приглашением. Каким дураком я бы выглядел сейчас рядом с ней. Боже, хорошо, что я не пошел!»

Я залпом опрокинул полстакана виски. Огляделся.

Никто не смотрит. Лилька занята общением. Стоит с Гавром, ее рука на его локте. Утешительница!

            − Идемте, Константин, на балкон. Воздухом подышим.

Натанцевалась. Лже-комсомолка Тоня.

            − Здесь есть балкон?

− Ага, вон там, за занавеской.

Я бросил взгляд на брюнеточку с каре, потом на жену и пошел за Тоней.

Проветриться мне не помешает.

− Ваша жена очень красивая женщина, − невпопад сообщила мне Тоня.

− Вы, Тоня, очень женой моей заинтересовались, как я посмотрю.

− Да нет, я в принципе интересуюсь парами, − ответила Тоня и лениво оглянула меня с ног до головы.

Что за… Свингерша в поиске развлечений? Боже, как же здесь душно.

− Вы знаете, что вы еще очень даже ничего, – спросила она, отодвигая занавеску и приглашая меня за собой. – Для своего возраста, конечно.

− Конечно, − пробормотал я, в душе неожиданно польщенный.

Мы вышли на широкий, разделенный огромными колоннами балкон. Тоня тащила меня за руку в дальнюю его часть.

− Сюда, сюда… − приговаривала она.

Мы в довольно щекотливом положении, которого, будем, Тонечка, честны, я не искал. Но здесь, слава богу, пусто.

Ночь была безветренной и по-весеннему ароматной. Мы стояли рядом, опершись на перила, и смотрели на стриженую лужайку с подсвеченными тут и там статуями в греческом стиле. Тонино плечо излучало тепло.

А в таком свете она хорошенькая. Возраст словно растворился.

Тоня внезапно развернулась ко мне и положила руку мне на плечо.

− Знаете, Константин, когда торт резать начали, я вас сразу и заметила. У вас взгляд такой…

− Какой, Тонечка? − промурлыкал я.

«Вы очень еще даже ничего» − сказала она, − «Для своего возраста, конечно».

 И ты, Тонечка, для своего тоже ничего. Бог с ней, с брюнеткой. 

− Голодный и жалкий.

Что? Что…

− Что ты несешь?!

Голос мой чужой и далекий.

Тоня снова подергивает плечами.

− То и несу, что выглядите вы, Константин, жалко. Озираетесь, слюни серебряные пускаете на селедок молодых. Пялитесь, как больной.

Что несет эта курица безголовая!

− Ты за словами-то следи. 

− А за ними следи, не следи, − томно произнесла Тоня, приближая свое лицо к моему. − Красивее они от этого не становятся.

Я отодвинулся от нее.

Какого черта!

− Объясни!

− Все просто. Вы красивый мужчина, который мог бы, конечно, в форму себя привести. Но все же, не так все плохо.

Я решил дослушать. Она продолжила.

− В синем вообще неплохо. Бородка симпатичная. 

Я покачал головой в сомнении.

Куда ты ведешь, Тоня?

− А веду я к тому, что немного уважения к себе украсило бы вас, Константин. И вообще, уходите от жены, зачем ее изводить.

− При чем здесь моя жена? – возмутился я.

Она даже не подозревает. И она сама виновата… ей на меня плевать.

 − Вы, Константин, вроде не дурак, а рассуждаете иногда, как...

− Мне этот разговор неинтересен. Давайте, Тоня, вернемся.

Тонин голос стал жестче.

− Вернемся, когда договорим. У меня на вас времени не так много.

Ну, если не много, так и катись! Мне недосуг тут с тобой разглагольствовать на темы, которые я даже не понимаю, к чему ведут.

Я остался. Остался, потому что Тоня сказала:

− А ведут эти темы к тому, что Лиля уходит от тебя. Сегодня решила.

Лиля? Уйдет?

 Я даже не заметил, что Тоня ответила на вопрос, который я не задал вслух. А она продолжала:

− Вспомни день рождения Васильича в прошлом году, и эту, в золотой маечке, как ее звали?

Все становилось «страньше и страньше».

Тоня заглянула мне в лицо. Зрачки почти закрыли радужку.

Черные, как бездна.

− Ну, давай же, Косточка, напрягись. Если ты вспомнишь, как ее звали, получишь бонус!

Косточка. Так меня называет Лиля. Хотя когда я последний раз слышал, чтобы она меня так назвала?

− Ну? Вспомнил?

− Не помню, − ответил я на Тонин и на свой вопросы.

Она больше не называет меня Косточкой. «Ты тоже недурен собой,» − сказала она мне сегодня.

От воспоминания повеяло холодком.

− Вот и я про это. Она больше не называет тебя так, потому что не чувствует того, что раньше.

− К-как ты… к-кто ты? – заикаясь, произнес я.

− Ну, не придуривайся. Я – Тоня! − засмеялась она.

Смех звонкий. Резанул по нервам, как скальпель.

− Ну, не хмурься. Сегодня все закончится так или иначе, Косточка.

− Я что, умру? – спросил я и, вопреки внутреннему смятению, улыбнулся.

− Что за чушь?! – возмутилась Тоня. − Нет, конечно! Кто я, по-твоему? Ангел смерти?

Она снова расхохоталась. В этот раз ее смех мне показался неуместным.

− Ну, прости, − она взяла меня за локоть. − Нет, ты в безопасности. Если не считать опасности потерять жену.

− Но почему?

− Оглянись и посмотри на себя. По-настоящему. Без шор.

− Что ты имеешь в виду?

Зачем я с ней пошел? Сидел бы себе в зале, выпил бы с Николашей и Гавром за счастье молодых.

− Ага! – обрадовалась Тоня. − Именно это я и имею в виду, когда говорю «без шор». Ты бы не выпил с ними.

Вон из моей головы!

− Нет, ты бы пошел к брюнетке с каре. Заигрывал бы с ней, пытался сесть рядом, обнять за плечи. Нес бы какую-нибудь околесицу, потому что ты даже представить не можешь, о чем ей интересно говорить. Ты уже лет тридцать как не в теме. А-а, и мое любимое…

Она снова положила мне ладонь на рукав.

− Вишенка на торте… сленг.

Я прервал ее мечтательный тон:

− Слушай.

− Нет, слушаешь сегодня ты, Косточка.

Она упрямо тряхнула головой и отвернулась. Потом убрала свою руку и продолжила серьезным тоном.

− Ты вворачиваешь словечки, которые не используют уже полвека. Ты смешон и жалок. А самое страшное, что она это видит.

Кто она?

− Лиля, конечно, − ответила Тоня.

− Она видит тебя. Дерганым, выпрыгивающим из штанов, жалким, с мелкими разговорами и неуместными выражениями. Она никогда не назовет тебя Косточкой. Если только ты…

Я отвернулся. Щеки горели, как политые керосином и подожженные.

Неужели со стороны это так выглядит?

− Ты и представить себе не можешь.

Я не знал, что она это видит.

− На дне рождения у Васильевича ты лип к девочке в золотой маечке. Дочка Антиповых, Таня. Ей девятнадцать. Лиля стояла у барной стойки. Когда ты пытался девочку за коленку потрогать, твоя жена думала о том, что она на три года моложе вашей Аси.

Я завис.

Аська…

Тоня продолжала.

− Потом вы отмечали годовщину Николаши с Эрикой в клубе. Там была Диана.

В зеленом платье на бретельках.

− Она. Ты даже не дождался, пока Лилю что-то отвлечет. После первых же тостов рванул к зеленому платью. Смеялся над ее шутками, как в горячке. Что-то было хоть чуточку смешным?

− Не было. Она была пошлая и глупая.

− Ага, зато ей было двадцать три. А потом Новый год…

Светлана. Она не была глупой. Но она не шутила. У нее были длинные шелковистые волосы. 

− Весь вечер она надеялась, что ты оставишь ее в покое. Ей было неудобно. Она знает Лилю. И твоя жена ей нравится.

Она рано ушла домой.

− И Лиля тоже. Помнишь?

У нее разболелась голова.

− Еще не то разболится. К ней тогда подошла Синевская и сказала: «А твой все молодой энергией подпитывается. Мужики такие вампиры».

Синевская − стерва. Она Лильку никогда не любила. Всегда поддеть старалась.

− И поддела. И не она одна. Ты хотя бы представляешь, как чувствует себя женщина, муж которой дождаться не может, чтобы отсесть от нее. Чтобы найти кусок мяса помоложе. Чтоб…

− Да понял я, прекрати!

Тоня отвернулась, подставила лицо дыханию ночи и закрыла глаза.

− Ты, Костя, мараешь все, что у вас было хорошего. Она больше не хочет так.

Я молчал.

Что все это значит? А как же… Но как…

Не было ничего путного в моей голове. Тоня вздохнула.

− Ну, ты обдумай все хорошенько. Как говорится, спроси у сердца. И не спеши уходить с балкона.

Наконец, она оставила меня в покое. Я не знал, что и думать. В том, что Тоня покопалась в моей голове, я не сомневался. 

Все было, как она сказала. Все детали. Имена.

Поэтому я не сомневался, что она сказала правду про Лилю.  Я и сам знал, что это так.

«Ты тоже не дурен собой,» − сказала она.

Теперь мне совершенно не хотелось возвращаться на праздник.

Сказать, что у меня разболелась голова? Интересно, удастся незаметно уйти? Но как я уйду без Лили? Так будет еще хуже.

Я услышал приглушенные голоса.

Кто-то еще обнаружил балкон. 

            − Кто эта Тоня?! Откуда у нее мой номер? – требовал женский голос.

− Я не знаю, о ком ты говоришь.

Второй голос было не спутать ни с каким другим.

Гавр.

Я высунулся из своего укрытия.

Точно, Гавр.

Его фигура высилась над хрупкой женской. Женщина в сливочном платье в пол. Качнула головой, длинные пепельные волосы водопадом по спине.

Маришка. Приехала!

− Ты не знаешь? Да это же смешно! – возмущалась Марина.

От негодования жены Гавр покачивался, как столетний дуб в бурю.

− Эта Тоня сказала, что ты с ума сойдешь, если я не появлюсь. И что ни одна обида на свете не стоит того, чтобы пропустить свадьбу единственного сына. И ты говоришь, что ничего об этом не знаешь?!

− Мариш, разве я тебе когда-нибудь врал? Ты же меня знаешь, я как на ладони… может, из знакомых кто…  не знаю я никакой Тони, − бубнил Гавр, как провинившийся мальчишка.

− На ладони он! – кипятилась Марина. – Что-то я не припомню, чтоб ты на ладони был, когда меня во всей этой ереси обвинил!

− Мариш, я такой дурак. Я приревновал.

Гавр потянулся к жене. Она отступила на шаг.

− Обвинения твои дурацкие!  И ты дурак!

Гавр смотрел в пол и все еще тянулся к ней.

− Не тяни ты ручищи! − прикрикнула на него Маринка.

− Мариш, ты же знаешь. Я без тебя, как гвоздь без доски… Прости меня.

Я улыбнулся.

Романтичное заявление. В духе Гавра.

Марина шагнула вперед. Муж принял ее в медвежьи объятия.

Она постояла с полминуты. Потом уперлась ему в грудь руками, отодвинулась и уже без прежнего запала пригрозила:

− Еще такое выкинешь… не знаю даже, что с тобой сделаю!

Гавр не ответил, притянул ее обратно на грудь, положил подбородок ей на макушку.

            Они так стояли долго, пока Гавр не опомнился.

− Маришка, пойдем Санька с Юлькой поздравим.

Она толкнула его в бок.

− Да знают они, увалень ты чертов, что я тут. Я их уже поздравила.

Гавр расстроился:

− Так это значит, только я думал, что ты от меня навсегда ушла.

− Только ты, бестолковый мой.

Маришка поднялась на цыпочки и поцеловала мужа. И пока он окончательно не растаял от счастья, приказала:

− Веди меня танцевать!

Маришка с Гавром выскользнули с балкона, снова оставив меня в одиночестве.

Я расстегнул верхнюю пуговку на рубашке.

Грудь стягивало.

И стягивало.

Все туже и туже.

Кажется, у меня приступ.

Я вцепился в перила и стал гипервентилировать.

Вдох-выдох, вдох-выдох.

Главное, не скопытиться здесь, на балконе.

Не теперь, когда я знал, почему Лилька больше не называет меня Косточкой.

Не знаю, сколько времени я так стоял. Грудь потихоньку отпускало. То ли от вентилирования, то ли от принятого решения.

Когда я смог вернуться в зал, я отыскал взглядом жену. Она танцевала с незнакомым мне молодым человеком. Заметить ее было нетрудно. Она выделялась в синем, мерцающем платье. Ее волосы казались медно-красными. Я стоял и смотрел, как они с партнером медленно кружат в центре зала. Молодой человек ей что-то говорил. Она слушала, склонив голову. Потом улыбнулась. Я знал эту улыбку.

Это моя улыбка. Моя!

Я пересек зал. На мгновение ее взгляд стал испуганным.

Не бойся, милая, никаких сцен. Никогда и никто не больше не сможет уколоть тебя сценой с моим участием. 

− Разрешите потанцевать с любимой женщиной? – спросил я у молодого человека, игнорируя расширившиеся в удивлении глаза жены.

− Да, прошу, – смутился он.

Я взял жену за руку. Обнял ее. Она на меня не смотрела.

− Я сказал тебе сегодня, что ты чудо как хороша.

Лиля молчала, а я молился.

Только б найти слова. Мой единственный шанс. Только б найти…

− Я сказал это без души. И я полный дурак, потому что ты, действительно, чудо.

Лиля удивленно взглянула на меня.

− Я забыл, что важно. Погнался за уходящим.  Хотел себе доказать, что во мне еще что-то осталось. Что я еще не совсем... ну, знаешь - «срок истек».

Лилина ладонь в моей руке дрогнула.

− А должен был понять, что если ты со мной, то не нужно искать подтверждения где-то еще. И я забыл, как сильно люблю тебя.

Ее глаза блестели слишком ярко.

Какая ты красивая. О чем я думал?

− Я − дурак. А ты самая красивая. Лиль, я не могу тебя потерять.

− Косточка, что-то случилось? – почти шепотом спросила Лиля.

Я обдумал вопрос.

Кое-что случилось, но я не буду тебе этого рассказывать, моя милая.

− Ничего не случилось, а главное ничего не случится. Я твой. Навсегда. 

Она остановилась и обняла мое лицо ладонями.

Поцелуй был как на свадьбе. На нашей свадьбе. Тогда, правда, мешал Лилькин живот с восьмимесячной Аськой в нем.

Этот возраст создает столько конфуза. И нужно признать: я, вроде как, стал сентиментальнее.

 Мы танцевали, разговаривали и смеялись до шести утра. Так хорошо я не проводил время уже давно.

− Вызывай такси, − наконец согласилась отправиться домой моя жена. – И ты заметил Гавра с Маришкой? У них все, вроде, хорошо.

Она подумала чуть-чуть и тихо добавила:

− У них тоже...

Я ждал Лилю в фойе.

− Я на секунду в дамскую. А то не доеду.

Мимо меня проходила пара. Знакомая, наглая улыбка.

− А мы еще в бар решили поехать, − весело сообщила мне Тоня и пожала плечами.

− А мы домой, – ответил я.

Как ты это делаешь? Это что, какая-то мистика?

Тоня остановилась:

− Никакой мистики, − сказала она, − Я слышу только пары. Те, что на грани. И иногда мне хочется покачнуть баланс. Особенно на свадьбах. Я безнадежная оптимистка!

Она снова пожала плечами и пропела:

− Ну, прощай, Косточка, и «горько»!

Они ушли, а я дождался Лилю.

А когда она пришла, я сказал:

− Горько!

И поцеловал ее. И было нисколько не горько.