(5)

Я сижу на его скрюченном теле. Время − тьма тьмущая.

Глаза медленно слипаются.

Он открывает глаза и вопросительно на меня смотрит. Он приглашает меня для поцелуя.

Я смотрю на него в тишине. Это так странно, ещё год назад я любила его так невозможно сильно. Так сильно, что его это душило. Теперь я понимаю, что целый год я копила в себе совсем другое чувство и от прежней любви его отделяет лишь тонкая черта.

Это чувство − гнев.

Я ничего не говорю. Смотрю на это подобие человека, которое своими жирными от денег лапами испоганило всё красивое, что у нас было.

Он встал.

В его глазах появилось…

Он: Почему?

Я: Почему?

Почему. Почему. Почему!

Потому что год прошёл!

Поэтому я пришла и стояла там.

Под твоим подъездом, когда ты мимо промчался – спешил на парковку, телефон в руке.

Когда обрызгал меня с ног до головы.

И пригласил войти. Ты снова сделал это!

Я пришла снова увидеть тебя издалека. А ты снова сделал это!

Я сделала это снова.

Я спросила, хочет ли он, чтобы я ещё через год вернулась?

Или же покончим с этим?

Он смотрел на меня, в глазах застыл вопрос, но не мог ничего сказать.

Он, видно, решил, что это какая-то игра.

Может, это и была игра.

Я спросила, помнит ли он, что говорил год назад? Что один хочет побыть. Год, по меньшей мере. И вот год прошёл. А он один так и не был.

Он пытался ухмыльнуться. Положил свою руку на мою. Почувствовав в моих руках металл непокорности, попытался их разомкнуть. Руки меня не предали. Даже тощая кошка меня не предала. Наконец-то, мы поменялись ролями.

Не должна ли я теперь сказать ему «мусор»?

И тогда я его толкнула. Толкнула так, что он упал. Упал, потому что был еще пьян, и я засмеялась. И он засмеялся. Как раньше, счастливо, как мальчишка.

От этого было больно.

Потом он встал.

Встал. Провёл рукой по волосам. Это всё было так знакомо.

Он по-прежнему делал так. По-прежнему так же.

Провёл по волосам рукой, споткнулся об лампу снова и снова чуть не упал.

Он: Зачем ты пришла. Ты ведь специально сюда пришла. Чёрт тебя побери! Ты же специально пришла! Чтобы всё испоганить, да?

Я молчала. Не было смысла перечить.

Он: Ты пришла, чтобы не дать мне нормально жить?! Тебе что, года этого мало, что я на тебя выкинул!?

Я: Выкинул.

Он заметил на диване книгу. Шестую. О нас.

Он вглядывался, сузив глаза, и я вспомнила, что он близорук. Минус два. Он смотрел на белую лаковую обложку, и морщинка между бровей чуть расслабилась.

Потом он посмотрел на меня, снова на книгу, снова на меня.

Он: Ну и что ты будешь делать? В журнал пойдёшь... Говори, я правды не боюсь.

Я: Я не знаю. Я не думала. А теперь вот думаю.

Тогда он попятился спиной в открытую дверь балкона, словно пытаясь сбежать.

Но куда?

Он схватил со стола стакан, вылил содержимое себе на затылок и прорычал:

Он: Посмотри, что ты со мной делаешь! Ты снова это делаешь!

 И он стоял на балконе.

Он: Ты что, хочешь, чтоб я выбросился!

Я: Давай!

Замер.

Не прыгает.

Он: Я выпрыгну! Выпрыгну! Прыгну!!!

И тогда я его увидела.

Будто в первый раз.

Он был слаб.

Как слаб он был.Так слаб, что мне стало грустно.

Куда ты выпрыгнешь?

Он: Вон! Пошла! Вон! Уходи!

Я: Куда? От кого?

Она принесла из ванной два полотенца. Бежевые, пахнут лавандой.

Она без конца повторяет, как ей жаль.

А я стою. Руки по швам. Насквозь промокший, и с меня капает, как со странной осенней птицы. Я опустошён. И я стал себя этими лавандовыми полотенцами вытирать.

Он: Мне так жаль, так неудобно. О чём я только думал. Я постараюсь меньше пить. Мне последнее время нелегко пришлось. Работа по ночам. Устал. Можешь чуть-чуть ещё со мной побыть, пока я себя в руки не возьму?

Огромные часы пробили девять.

6.

Я бегу по ступенькам вниз.

Ступеньки. Двери. Ступеньки. Двери. Видеокамеры. Ступеньки. Двери. Ступеньки.

Он живёт так высоко. Слишком, слишком высоко.

Ступеньки. Двери. Глазки. Камеры. Стеклянные двери. Защёлки.

Я ничего не сделала.

Я ничего не сделала.

Так и должно было случиться.

Шлёп-шлёп-шлёп, шлёпают тенниски с незавязанными шнурками по ступенькам.

Когда же уже улица?!

И последний ыйсмяэский троллейбус.

Он: Через год снова, милая.

А может, через год это у меня всё будет по-другому.

Может, это я буду ехать, мобильник в руке и буду говорить «спокойной-ночи-целую-милый». Да-а... И я тебя. И ты...?

Зависит, конечно, найдёт ли Беата фотографии.

С нами. Как он там лежит. И я в одном белье.

Зависит от того, читает ли она журнал.

Они в нём. Фотографии.

Или же выбросит прямиком в мусор сразу после того, как они...

… и эта маска венецианская снова будет на них смотреть...

Он: Через год снова, милая.

Я: Через год, милый.

Он: Ага-а... и я тебя.

Я: Я тебя тоже...

Он: И я.

Я: И я тебя.

Шлёп-шлёп-шлёп.