Юлия Дитрих Короткое
Слова и знаки препинания складываются в небольшие истории, или в истории побольше. Этот раздел скорее для небольших историй, которые могут случиться тут и там, с тобой и со мной.
Маленькое и коротенькое
Биохимия
Девочка − идея. Я не знаю, какого цвета её глаза. Я их выдумал. Они зелёные, яркие, подсвеченные изнутри. Моя прекрасная волшебная незнакомка с крыши дома напротив − красивая идея. На мой взгляд, красивее многих других. Сродни свободе, любви и бессмертию. Эта идея делает меня бесстрашным, с нею я перестаю нуждаться во сне или пище. Я больше не бреду наощупь в темноте – я парю.
Поцелуй цыганки
Мы поднимались по лестнице, когда она взяла меня за руку и прошептала:
− Ты когда-нибудь целовал цыганку?
Диалоги
− Здравствуй, старый друг. Сколько лет, сколько зим.
Жадно разглядываю юное лицо и вспоминаю, как была влюблена в четырнадцать.
− Хорошо выглядишь, − говорит он, и я громко фыркаю от удивления.
− Хорошо выгляжу? Да брось ты! Мне стукнуло сорок.
− Это просто цифра, − успокаивает меня он.
Никакой мистики
− Вы не против? – услышал я.
Не ожидая ответа, на стул рядом со мной плюхнулась девица. Я кинул на нее взгляд и понял, что я против.
Я точно против!
− Моя жена отошла ненадолго, − попытался я отпугнуть незнакомку.
− Ну, и прекрасно. Пока она не вернулась, я развлеку вас беседой, − нагло заявила девица и протянула бокал, чтобы со мной чокнуться.
Я нехотя чокнулся и поставил стакан, не пригубив.
Девицу это не смутило. Она противно улыбалась, будто знала какой-то секрет.
Мигрень
Доктор слушала Фаинину историю, понимающе кивала. Вопросы задавала такие простые, понятные, но верные. Под доверчивым взглядом врачихи Фаинина фантомная мигрень становилась чем-то настоящим, установленным, пойманным на горячем. А лечение казалось, и вовсе, делом решенным. Доктор так и не открыла огромную, разбухшую, как выловленный из реки труп, Фаинину карточку. Фаина все потихоньку сама рассказала. Получше карточки.
Актриса
Актрису считали королевой драмы. И все потому, что Катарине принадлежал океан боли. Катарина прожила много жизней. Она помнила каждую. Изначальной и естественной была боль бесправной рабыни − девочки семи лет, тело и душа которой принадлежали мужчине. Темные мрачные времена. Холод, боль и ненависть. Иссохшие кровь и кости, перемолотые временем в муку. Катаринина душа выла в бессонной ночи раненным, голодным зверем, но тогда она не знала иного существования. Много жизней… Незабытая боль бесправной женщины, которой пользовались мужчины в смрадных портовых борделях Марселя. Телом ее пользовались неумело, пошло, без намека на выдумку. С каждым новым лицом, переполненным жадной и тупой похотью, Катаринина душа пустела как выжженные войной поля, как опустошенные варварами дома. Душа ее угасала, как очаги, которые больше некому зажигать. Катарина помнила и святую инквизицию. Святости, впрочем, она не помнила, выдумки же на сей раз хватило с лихвой.
Икс О
Я поднимаю глаза и вижу, что кассир живо интересуется вываленным на прилавок скарбом. Пачка презервативов в ярко фиолетовой упаковке, жвачка, цветиком-семицветиком раскинулись клиентские карты, ключи от дома и машины. Пачка презервативов объявляет, что предпочитаю я ультратонкие, для особой чувствительности и удовольствия. Кассир уже бессовестно скалится.
Любовь и время
Я хотела тебя держать и не желала тебя делить. Но как можно удержать ветер? Как можно не делиться воздухом? Как наивна я была...
Прелестное дитя
Даже через тысячу лет после собственной смерти я узнал бы её. У меня заняло несколько минут, чтобы найти свой голос и ответить ей таким же напуганным шепотом:
− Лиана? Это, правда, ты?
I'm not a writer
Hot summer evening, LA
Me having conversation with Charles Bukowski
Happy Valentines!
Зато у имбецилов на ура идет шампанское, а хозяин нам с него неплохо отстегивает. Впрочем, меня подвели идиотские ослиные уши. Уши – это месть нашего менеджера. Я отказалась на свидание с ним идти. За что и получила в награду ослиные уши. Хорошо, если только это. Посмотрим, кем он меня на следующий Хеллоуин нарядит.
Выбор
Выбор – короткое, но ёмкое слово. С виду обманчиво незатейливо. Только теперь я понимаю, что словцо-то вовсе не такое, каким предстает на первый взгляд. Это самый непростой в моей жизни выбор. И сделать его нужно до утра.
Мой темный светлый мир
Я задаюсь вопросом, хотят ли они знать, каково было в этот тёмный мир погружаться? Или же, наоборот, − каково в этой непроницаемости жить? Интересно ли им, чем этот странный и для них неведанный мир наполнен? Или то, каким, проснувшись и открыв глаза, я представляю себе утро? Какими я представляю себе цвет и текстуру болтуньи, которую готовлю на завтрак. И как я вижу посыпанные на неё сверху хрупкие завитки пармезана и стрельчатые перья лука. Хотят ли они знать, что происходит в моей голове с каждым звуком, которым теперь ограничено моё восприятие мира, с каждым лёгким касанием тёплого летнего сквозняка к голой коже моего плеча, с каждым доносящимся запахом. Но я не могу, не умею им этого объяснить. Поэтому обычно я молчу. Я не обижаюсь ни на их вопросы, ни на любопытство. Возможно, если бы это произошло не со мной, я бы тоже хотела знать, каково это.
Антропомот
Я Хранитель дерева. Хранитель его памяти. И хотя наши миры не пересекаются, но мы чувствуем присутствие друг друга. Или же мне приятно думать, что он тоже чувствует моё присутствие, как я его. Сегодня наш последний день, и я устало цепляюсь за хрупкие отростки.